Троцкий и англичанка, которая не "гадит"
Nov. 18th, 2013 12:57 pm![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png)
![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png)
Оригинал взят у
voencomuezd в Троцкий и англичанка, которая не "гадит"
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
Интересно все-таки, как по-разному одно событие предстает в глазах современника...
Ф.Сноуден, "Через большевистскую Россию", 1920 год. Автор женщина, жена Сноудена, крупнейшийдеятель фиминистского движения, Лейбористской партии, член Конгресса Трудовых Союзов, которая в составе делегации посетила Советскую Россию в 1920 году. Судя по известным мне фактам и тексту книги, которую перевел некий ivan_pohab (кстати, антисоветчик, но это неважно перед его трудом) -- вполне себе такая буржуазная дамочка "социалистического" толка.
Отрывок перевода выложен тут
Из главы 6: «Культурная жизнь в России»
«...Единственным пунктом, где критика правительства звучала бы неуместна, является защита и поддержка, которые оно оказывает искусствам. Самые отъявленные оппоненты правительства вынуждены признать тот факт, большевики выказывают большую мудрость в стремлении уберечь существующие части русской культурной жизни. /.../
Концертные залы и театры Петрограда каждый вечер полны народа. /.../ Мы были на двух представлениях: «Орфей» Глюка и «Кармен» Бизе. Плюс к этому, по дороге на поезд в Москву, нам удалось на часок заскочить на балет, весьма ценимый лондонской публикой. /.../
Будучи на «Князе Игоре», первой из посещённых нами в Москве опере, с нами произошло занимательное событие. Во время большого антракта нас навестил Троцкий.
Мы все столпились вокруг него, желая услышать последние новости с польского фронта, откуда он недавно прибыл и куда вскоре должен был снова вернуться. Троцкий рассказал о больших победах над поляками и превосходящих успехах Красной армии. В Европе Троцкий имел славу величайшего пацифиста и антимилитариста, но перед нами он предстал без облачения св.Франциска.
Внешне Троцкий был поразительно привлекательным мужчиной: еврей, чернявый, резкий, с проницательными глазами и мягкими манерами, выдававшими наличие огромной силы. На нём был офицерский китель, тщательно подогнанный по фигуре. /.../
Прозвенел звонок и Троцкий вместе с нами вернулся в царскую ложу. Он занял место в середине первого ряда, я же - соседнее по его правую руку, откуда я могла отлично видеть всё происходящее.
Как только многочисленные зрители углядели Троцкого они вскочили в едином порыве и с диким восхищением стали ему аплодировать, снова и снова. Естественно, мы тоже встали, дабы выказать дань уважения человеку, стоящего во главе всех боевых сражений, ведущихся его страной, и всегда эти битвы выигрывающего.
Гром оваций удвоил и утроил свою мощь. Люди кричали до хрипоты. Ничего более спонтанного я не видела в своей жизни. Это было замечательно!
Из первых рядов выскочил здоровенный матрос и подбил публику с оркестром на исполнение «Интернационала». Редкий случай, когда мы подхватили эту поднадоевшую песенку с настоящим и искренним удовольствием, ибо нет ничего более естественного, чем поддаться влиянию стоящих и поющих в совместном великом порыве людей, которые приветствуют своего героя-победителя. Это был как раз такой случай...".
Не знаю, читал ли Троцкий эту книгу, но в своих воспоминаниях 1929-го года он про эту овацию не поминает ни единым словом (самолюбец!), а про иностранную делегацию пишет так:
Приезжали к нам и нынешние британские министры. Я не могу припомнить всех приезжавших -- справок под руками у меня нет, -- но помню, что в числе их находились Сноуден и миссис Сноуден. Это было, должно быть, в 1920 г. Их принимали не просто как туристов, а даже как гостей, что, пожалуй, было уже излишним. В Большом театре им отводили ложу. Вспоминаю это в связи с маленьким эпизодом, который не мешает сейчас рассказать. Я прибыл в Москву с фронта и мыслью был очень далек от британских гостей, не знал даже, кто такие эти гости, так как почти не читал газет -- слишком был поглощен другими заботами. Во главе комиссии, принимавшей Сноудена, миссис Сноуден, кажется, Бертрана Рассела, кажется, Вильямса и еще ряд других, стоял Лозовский. По телефону он сообщил мне, что комиссия требует моего появления в театре, где находятся английские гости. Я пытался уклониться, но Лозовский настаивал на том, что его комиссия имеет все полномочия от политбюро и что я должен другим подавать пример дисциплины. Скрепя сердце, я отправился. В ложе было около десятка британских гостей. Театр был битком набит. На фронте у нас были победы. Театр бурно рукоплескал победам. Британские гости окружили меня и тоже рукоплескали.
Среди них был мистер Сноуден. Сейчас он, конечно, стесняется этого приключения. Но вычеркнуть его нельзя. А между тем и я рад был бы вычеркнуть его, ибо "братание" мое с лайбористами было не только недоразумением, но и политической ошибкой. Отделавшись как можно скорее от гостей, я отправился к Ленину. Он был возбужден: верно ли, что вы с этими господами (Ленин употребил другое слово) показывались в ложе? Я сослался на Лозовского, на комиссию ЦК, на дисциплину, а главное, на то, что не имел никакого понятия о том, кто таковы гости. Ленин был возмущен Лозовским и всей вообще комиссией беспредельно, а я долго не мог простить себе своей неосторожности.
Один из нынешних английских министров приезжал в Москву, кажется, несколько раз, во всяком случае, отдыхал в Советской республике, жил на Кавказе и посещал меня. Это мистер Ленсбери. Последний раз я виделся с ним в Кисловодске. Меня настойчиво просили заехать хоть на четверть часа в дом отдыха, где жили члены нашей партии и несколько иностранцев. За большим столом сидело несколько десятков человек. Это было нечто вроде скромного банкета. Первое место принадлежало гостю, Ленсбери. Гость провозгласил после моего прибытия спич, а затем пел: "For hes a jolly good fellow". Вот какие чувства выражал мистер Ленсбери по моему адресу на Кавказе. Он тоже, вероятно, не прочь был бы сегодня позабыть об этом... Должен сказать, что, возбудив ходатайство о визе, я особыми телеграммами напомнил и Сноудену и Ленсбери о том, что они пользовались советским, в том числе и моим, гостеприимством. Телеграммы мои вряд ли оказали на них большое действие. Воспоминания в политике имеют такой же малый вес, как и демократические принципы.
У меня сильное подозрение, что "другое слово", которое употребил Ленин, тоже было на "г"...
Ф.Сноуден, "Через большевистскую Россию", 1920 год. Автор женщина, жена Сноудена, крупнейшийдеятель фиминистского движения, Лейбористской партии, член Конгресса Трудовых Союзов, которая в составе делегации посетила Советскую Россию в 1920 году. Судя по известным мне фактам и тексту книги, которую перевел некий ivan_pohab (кстати, антисоветчик, но это неважно перед его трудом) -- вполне себе такая буржуазная дамочка "социалистического" толка.
Отрывок перевода выложен тут
Из главы 6: «Культурная жизнь в России»
«...Единственным пунктом, где критика правительства звучала бы неуместна, является защита и поддержка, которые оно оказывает искусствам. Самые отъявленные оппоненты правительства вынуждены признать тот факт, большевики выказывают большую мудрость в стремлении уберечь существующие части русской культурной жизни. /.../
Концертные залы и театры Петрограда каждый вечер полны народа. /.../ Мы были на двух представлениях: «Орфей» Глюка и «Кармен» Бизе. Плюс к этому, по дороге на поезд в Москву, нам удалось на часок заскочить на балет, весьма ценимый лондонской публикой. /.../
Будучи на «Князе Игоре», первой из посещённых нами в Москве опере, с нами произошло занимательное событие. Во время большого антракта нас навестил Троцкий.
Мы все столпились вокруг него, желая услышать последние новости с польского фронта, откуда он недавно прибыл и куда вскоре должен был снова вернуться. Троцкий рассказал о больших победах над поляками и превосходящих успехах Красной армии. В Европе Троцкий имел славу величайшего пацифиста и антимилитариста, но перед нами он предстал без облачения св.Франциска.
Внешне Троцкий был поразительно привлекательным мужчиной: еврей, чернявый, резкий, с проницательными глазами и мягкими манерами, выдававшими наличие огромной силы. На нём был офицерский китель, тщательно подогнанный по фигуре. /.../
Прозвенел звонок и Троцкий вместе с нами вернулся в царскую ложу. Он занял место в середине первого ряда, я же - соседнее по его правую руку, откуда я могла отлично видеть всё происходящее.
Как только многочисленные зрители углядели Троцкого они вскочили в едином порыве и с диким восхищением стали ему аплодировать, снова и снова. Естественно, мы тоже встали, дабы выказать дань уважения человеку, стоящего во главе всех боевых сражений, ведущихся его страной, и всегда эти битвы выигрывающего.
Гром оваций удвоил и утроил свою мощь. Люди кричали до хрипоты. Ничего более спонтанного я не видела в своей жизни. Это было замечательно!
Из первых рядов выскочил здоровенный матрос и подбил публику с оркестром на исполнение «Интернационала». Редкий случай, когда мы подхватили эту поднадоевшую песенку с настоящим и искренним удовольствием, ибо нет ничего более естественного, чем поддаться влиянию стоящих и поющих в совместном великом порыве людей, которые приветствуют своего героя-победителя. Это был как раз такой случай...".
Не знаю, читал ли Троцкий эту книгу, но в своих воспоминаниях 1929-го года он про эту овацию не поминает ни единым словом (самолюбец!), а про иностранную делегацию пишет так:
Приезжали к нам и нынешние британские министры. Я не могу припомнить всех приезжавших -- справок под руками у меня нет, -- но помню, что в числе их находились Сноуден и миссис Сноуден. Это было, должно быть, в 1920 г. Их принимали не просто как туристов, а даже как гостей, что, пожалуй, было уже излишним. В Большом театре им отводили ложу. Вспоминаю это в связи с маленьким эпизодом, который не мешает сейчас рассказать. Я прибыл в Москву с фронта и мыслью был очень далек от британских гостей, не знал даже, кто такие эти гости, так как почти не читал газет -- слишком был поглощен другими заботами. Во главе комиссии, принимавшей Сноудена, миссис Сноуден, кажется, Бертрана Рассела, кажется, Вильямса и еще ряд других, стоял Лозовский. По телефону он сообщил мне, что комиссия требует моего появления в театре, где находятся английские гости. Я пытался уклониться, но Лозовский настаивал на том, что его комиссия имеет все полномочия от политбюро и что я должен другим подавать пример дисциплины. Скрепя сердце, я отправился. В ложе было около десятка британских гостей. Театр был битком набит. На фронте у нас были победы. Театр бурно рукоплескал победам. Британские гости окружили меня и тоже рукоплескали.
Среди них был мистер Сноуден. Сейчас он, конечно, стесняется этого приключения. Но вычеркнуть его нельзя. А между тем и я рад был бы вычеркнуть его, ибо "братание" мое с лайбористами было не только недоразумением, но и политической ошибкой. Отделавшись как можно скорее от гостей, я отправился к Ленину. Он был возбужден: верно ли, что вы с этими господами (Ленин употребил другое слово) показывались в ложе? Я сослался на Лозовского, на комиссию ЦК, на дисциплину, а главное, на то, что не имел никакого понятия о том, кто таковы гости. Ленин был возмущен Лозовским и всей вообще комиссией беспредельно, а я долго не мог простить себе своей неосторожности.
Один из нынешних английских министров приезжал в Москву, кажется, несколько раз, во всяком случае, отдыхал в Советской республике, жил на Кавказе и посещал меня. Это мистер Ленсбери. Последний раз я виделся с ним в Кисловодске. Меня настойчиво просили заехать хоть на четверть часа в дом отдыха, где жили члены нашей партии и несколько иностранцев. За большим столом сидело несколько десятков человек. Это было нечто вроде скромного банкета. Первое место принадлежало гостю, Ленсбери. Гость провозгласил после моего прибытия спич, а затем пел: "For hes a jolly good fellow". Вот какие чувства выражал мистер Ленсбери по моему адресу на Кавказе. Он тоже, вероятно, не прочь был бы сегодня позабыть об этом... Должен сказать, что, возбудив ходатайство о визе, я особыми телеграммами напомнил и Сноудену и Ленсбери о том, что они пользовались советским, в том числе и моим, гостеприимством. Телеграммы мои вряд ли оказали на них большое действие. Воспоминания в политике имеют такой же малый вес, как и демократические принципы.
У меня сильное подозрение, что "другое слово", которое употребил Ленин, тоже было на "г"...
no subject
Date: 2013-11-18 09:50 am (UTC)Да... Лев Давидович совершенно не скромный человек :)))