Это первый раз, как я увидел Троцкого.Ему было всего 38 лет, и его характерные черты лица запечатлелись у меня
на всю жизнь. Несмотря на южный мягкий акцент, в нем чувствовалась настойчивая натура, переубедить которую едва
ли представлялась возможность. Нельзя сказать, чтобы черты его лица были привлекательными, но они стушевывались, когда он начинал говорить и убеждать противника. Мне придется не раз говорить о нем, но мое первое впечатление было скорее неблагоприятным. Такое неприязненное впечатление обусловливалось его беззастенчивым отношением к нам, офицерам, — в особенности к генералам, — царской армии; в большевистской печати он не раз высказывал в очень обидной форме свое недоверие и даже презрение. Его выпад против офицерства был настолько резок, что мой товарищ Н. А. Бабиков и другие, поступившие на работу в Военный Совет, подали Склянскому рапорты с просьбой отчислить их от занимаемых ими должностей. Инцидент был улажен благодаря Склянскому. В дальнейшем, при организации Красной Армии, Троцкий, несмотря на свои выпады против офицерства, однако, окружил себя старым генералитетом, помогшим ему провести все это дело в короткое время.

В.П.Игнатьев. Жизнь одного химика. Воспоминания. Т.II. Нью-Йорк, 1945. С.62.

Как я уже заметил ранее, Военная Академия Генерального Штаба была эвакуирована в Екатеринбург по приказанию Троцкого на основании доклада начальника Военно-Учебных Заведений Дзевалтовского. Я получил также бумагу от Склянского, что Дзевалтовский настаивает на перенесении и Артиллерийской Академии в Казань. Я об'яснил сначала, что Артиллерийская и Инженерная Академии ранее никогда не подчинялись Главному Управлению Военно-Учебных Заведений, а находились в ведении своих Главных Управлений. С другой стороны, я находил, что такой переезд Академии совершенно нерационален и представит, кроме того, большие затруднения относительно перевозки их лабораторий й оборудования. В этой борьбе приняли большое участие и начальства Академий, которые просили меня — ни в коем случае не уступать в этом вопросе.

Склянский сначала соглашался со мной, что Академии надо оставить в Петрограде, но потом под влиянием давления со стороны Военного Совета, а также, под влиянием разговоров с моим товарищем по Академии, проф. А. В. Сапожниковым, стал уступать им в этом вопросе; в конце он предложил мне лично обратиться к Троцкому и изложить ему все дело. Получить аудиенцию у этого всесильного комиссара в то время представляло громадные трудности. Наконец, мне был назначен день и час моего доклада, но когда я явился, то мне пришлось ждать часы; через каждые четверть часа секретарь Троцкого уверял меня, что прием состоится через несколько минут. Когда мне стало ясно, что здесь идет издевательство надо мной, то я заявил секретарю, что я ждать больше не буду, так как я тоже не праздный человек. Тогда он немедленно провел меня в кабинет, но только не к Троцкому, а к Механошину. Я понял, что по этому вопросу Троцкий не хочет говорить со мною, но для очистки совести направил меня к комиссару, который в этом деле ничего не понимает и, конечно, ничем не может быть полезен. Я доложил Механошину вкратце суть дела и просил все это передать Троцкому для наложения на мою просьбу соответственного заключения.

Я был прав, когда предполагал, что мое посещение приемной всесильного комисара послужило поводом для издевательства над бывшим профессором и академиком, носившим по долгу службы военный мундир. На другой день после моего посещения в газете «Правда» появился фельетон, посвященный травле бывших военных, и, между прочим, содержащий насмешливое описание моего посещения кабинета Троцкого. Там указывалось, что академику пришлось часами высиживать в приемной для получения аудиенции и добавлялось: «так и надо с ними поступать». Через несколько дней т. Склянский передал мне всю переписку об эвакуации Артиллерийской Академии в Казань с удивительною надписью Троцкого, свидетельствующей о полном непонимании им этого серьезного дела. Я не могу привести целиком все строчки этой резолюции, но следующие слова врезались мне в память: «Академия должна обслуживать армию, а потому она должна быть по возможности ближе к расположению армии».

Получивши такое распоряжение, мне ничего не оставалось делать, как предложить начальнику Академии в указанный краткий срок привести этот приказ в исполнение, но предварительно надо было испросить большие суммы денег для переезда и сделать распоряжение об отыскании подходящего помещения в Казани. Я полагал, что это займет продолжительное время, а надвигающиеся тучи на Востоке, возможно, помешают исполнению, этого нелепого плана. Так оно и случилось, и через две недели Казань была занята Чехословаками и белыми, а вывезенная из Москвы часть золотого запаса попала им в руки. Хорошо был бы положение Академии в Казани; по всем вероятностям, ее постигла бы та же участь, что и Военную Академию Генерального Штаба в Екатеринбурге: после занятия Екатеринбурга белыми, всем профессорам пришлось прекратить свою деятельность и уехать в Сибирь и далее, а Артиллерийская Академия и поныне сидит в Петрограде и принесла не малую пользу делу развития военной техники Красной Армии.

Там же. С.67-69.

Казалось, дело большевиков висело на волоске, но из Москвы был прислан председатель Военно-Революционного Совета Л. Троцкий, которые безусловно спас дело революции и не дал Юденичу завладеть Петроградом. С его приездом началось отступление белых, и в течении двух-трех недель вся армия Юденича была изгнана с территории РСФСР. Заслуга Троцкого перед большевиками неоценима, и она не должна была бы быть никогда забыта. Он много раз спасал почти безвыходное положение на фронтах, и это он достигал не при помощи своих военных талантов, а исключительно своим уменьем, авторитетным словом зажигать сердца своих единомышленников, убеждая их лучше идти на смерть, чем погубить дело революции.

Своим красноречием, он действовал не только на товарищей, но и на нашего брата военного. Один мой ученик, очень талантливый артиллерист, занимавшийся всю жизнь очень опасным делом, снаряжением снарядов разных калибров новыми взрывчатыми веществами, — полк. Андрей Андреевич Дзержкович, рассказывал мне, что ему пришлось не раз присутствовать при речах Троцкого, когда он должен был путешествовать в поезде Троцкого по фронтам во время гражданской войны. Он сам по себе замечал магическое действие речи Троцкого, а также видел, какое впечатление она производит на красногвардейцев и их начальников, бывших царских офицеров. Чувствовалось, что он подкупал их своей искренностью и убеждал во что бы то ни стало совершить то дело, которое должно послужить на пользу стране и для ее спасения. И люди шли на смерть с мужеством и убеждением, что они служат правому делу. Можно ли после этого верить, что личность не играет главной роли в исторических событиях, а все принадлежит массам, как это утверждал Л. Н. Толстой в романе «Война и Мир»?

Там же. С.87-88.

В.В,Дубленных. Троцкий и Урал.

Работа представляет собой краткую хронику пребывания Л.Д.Троцкого на Урала в 1917-1924 гг.

https://www.academia.edu/8731373/%D0%A2%D1%80%D0%BE%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B8_%D0%A3%D1%80%D0%B0%D0%BB