Открытое письмо генералу Д. А. Волкогонову

Господин генерал, Мы искали встречи с Вами в Москве, но так и не получили Вашего согласия. Вот почему позволяем себе обратиться к Вам с настоящим письмом, в коем хотим выразить наше отношение к Вашей работе в области исторической науки в связи с выходом в свет Вашей книги «Троцкий». Наше решение продиктовано также тем обстоятельством, что три года назад П. Бруэ предлагал Вам помочь избежать повторения в будущем крупных ошибок, допущенных Вами в книге о Сталине, но никакого ответа не получил. Не дождался Вашей реакции на свою критику и профессор А. Панцов, Вы просто пренебрегли его замечаниями: в книге «Троцкий» воспроизводятся все те же типичные заблуждения и фактические неточности, которые Вы допускали, в частности, в посвященных Троцкому разделах биографического очерка «Триумф и трагедия».

Наше главное разногласие с Вами касается фундаментальных вопросов методики исторического анализа, целей исследования. Ваш методический подход представляется нам абсолютно неправомерным, ибо в основе его лежит не стремление к выяснению исторической истины, а откровенная политическая конъюнктура. Это приводит к тому, что многие Ваши выводы звучат совершенно неубедительно, а рассуждения сопровождаются невероятным количеством ошибок и даже фальсификаций.

Долг историка — анализировать исторические события в контекстах времени. Вы же поступаете иначе и, несмотря на то, что цитируете Н. А. Бердяева чуть ли не на каждой странице книги, в мыслях-то и оценках остаетесь в сегодняшней России. Вы заимствуете бердяевскую критику большевизма, но забываете, что Бердяев рассматривал возникновение и развитие этого идейно-политического феномена в России как неизбежное явление, дав глубокое социокультурное объяснение его победы в 1917 г.

Сколько иронии Вы проявляете, когда пишете о вере Троцкого в «мировую революцию»! Ваше право, конечно, не верить в то, что в конце 10-х-начале 20-х гг. мир был от нее не застрахован. Но если, Вы действительно хотите высмеять тех, кто полагал ее вполне вероятной, вне зависимости от того, желали они ее или боялись, то должны были бы сказать не только о Троцком, но и о Клемансо и Черчилле, видевших в мировой революции реальную опасность их политической системе. Но Вы ничего об этом не говорите. Даже если Троцкий и ошибался, историку надо было бы, очевидно, дать объективное и трезвое объяснение его позиции с тем, чтобы выяснить, почему он придерживался такой точки зрения. Вы же предпочитаете просто не обращать внимания на серьезность проблемы.

Далее. Историк, решивший писать биографию какого-либо исторического персонажа, должен помнить, что пишет он все же о человеке, бывшем когда-то живым. Поэтому он обязан быть как можно более этичным, в особенности при описании интимной жизни своего героя, его отношений с семьей и друзьями.

Мы были удивлены Вашей версией о гибели Зинаиды, старшей дочери Троцкого, в январе 1933 г. в Берлине. Вы пишете так, как если бы в мире не было никого, кроме этой молодой женщины, покончившей самоубийством, ее отца и матери. Ни Гитлера, которого она ненавидела так сильно, что хотела бороться против него в Германии и не могла из-за болезни? Ни Сталина, выпустившего Зинаиду в Германию, но оставившего в СССР как заложницу ее младшую дочь, а затем лишившего Зину советского гражданства, разлучив ее навсегда и с дочерью, и с мужем и отдав по существу в руки Гитлера? Ни мужчины, сделавшего ее беременной незадолго до гибели? Вы, вероятно, не знаете этого. Но для Вас проблемы не существует: Вы убеждены, что в смерти дочери был виноват Троцкий! Это не только неверно. Хуже. Кто дал Вам право судить его даже в частной жизни? Судить, ничего не зная. Где же Ваш такт и самоуважение, генерал?

На стр. 41 первого тома Вы цитируете интересное письмо Троцкого его будущей жене, Александре Львовне Соколовской, написанное накануне их свадьбы. И Вы победоносно заявляете: мол, совершенно ясно: Троцкий «женился по любви», а, следовательно, кривил душой, когда позже, в автобиографии «Моя жизнь» писал о своей первой женитьбе как о «революционной необходимости». В Вашей интерпретации, таким образом, это письмо выглядит как свидетельство того, что Троцкий, который «менее чем через три года» покинул «Александру Соколовскую с двумя крохотными дочками», предал, тем самым, свою первую любовь, жену и детей, нарушив принципы благородства, морали, порядочности. Каждое слово здесь не соответствует действительности. Он любил Александру. Но они обвенчались по административной необходимости, чтобы быть вместе в ссылке. Он покинул ее в Сибири по «революционной необходимости», когда бежал оттуда.

Продолжая данную тему, Вы добавляете на стр. 44 первого тома, что он оставался верен «своему революционному долгу», а не «некоторым людям». Что Вы, простите, вообще знаете об этом? Можете ли Вы сопоставить хотя бы то, что говорил по этому поводу Троцкий и что — Александра их общему знакомому Истмену? Почему Вы высказываете свое личное мнение, не имея на то достаточных оснований? Просто потому, что для Вас Троцкий был виновен уже априори?

На стр. 281 и 282 первого тома Вы утверждаете, что «у Троцкого не было близких друзей. Кроме жены — Натальи Ивановны Седовой». Друзей он заменял «социалистической обслугой», пишете Вы, которая боялась хозяина и готова была исполнить даже злую волю своего вождя. Как же Вы не понимаете, насколько безнравственны данные заявления? Не только по отношению к памяти ближайших друзей Троцкого — Христиана Раковского, Адольфа Иоффе, Альфреда Росмера, друга и сына Льва Седова, но и по отношению к памяти его секретарей — И. Познанского, И. Сермукса, Г. Бутова, М. Глазмана, а также Жана ван Эйженоорта, которого столько людей (еще живых, генерал!) помнят как воплощение самой совести.

Кроме того. Мы полагаем, что долг историка — быть честным со своими коллегами, строго следовать принципам демократии в работе.

Вы цитируете множество документов, значительная часть которых неизвестна читателю. И мы признаем, что в этом — сильная сторона Вашей книги. Но ведь Вы не можете отрицать, что многие документы доступны лишь Вам одному, в силу чего Вы пользуетесь настоящей, экстраординарной привилегией. Почему Вам она дана? Ясно, не потому, что Вы историк, а потому, что политик, фактически контролирующий архивы России. Если бы Вы были историком, настоящим ученым, Вы должны были бы заявить, что архивы не могут оставаться открытыми лишь для одного человека (как то имело место во франкистской Испании), и что данная практика противоречит демократии. Последняя требует, чтобы каждый интересующийся, а в особенности каждый профессиональный историк, мог работать с архивами (разумеется, если работа не угрожает безопасности государства). Никто сегодня не в состоянии проверить точность целого ряда Ваших цитат и документальных публикаций.

И все же мы можем сопоставить многие документы, которые Вы публикуете, с доступными нам оригиналами. Приведем только один пример, выбранный среди десятков.

По поводу так называемого «блока Зиновьева—Каменева—Ломинадзе», к вопросу об образовании которого Вы обращаетесь на стр. 357 второго тома. Давно уже всем, кто занимается изучением истории оппозиции в ВКП(б), известно опубликованное П. Бруэ и обсуждавшееся на многих международных симпозиумах письмо Л. Седова, сообщившего Троцкому в 1932 г. о рождении такового. Вы же, однако, считаете, что Седов полагал создание этого блока безнадежным! В таком случае Вы обязаны были бы объявить, что П. Бруэ не понял соответствующий документ или что текст, опубликованный им, — фальшивка. По крайней мере Вы не должны были бы обойти его публикацию и комментарии молчанием.

Мы обращаем Ваше внимание также на то, что Ваш указатель имен к обоим томам составлен крайне небрежно и лишь затрудняет использование Вашей работы в научных целях. Но что еще серьезнее — многие из Ваших ссылок на документы из Центрального партийного архива в Москве (ныне Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории), Архива Троцкого в Гарварде и Бумаг Седова в Гуверовском институте не соответствуют нумерации этих документов и их страниц.

Таким образом, главное достоинство Вашей книги — ее богатая документальная база, оказывается под сомнением. Как можем мы верить в точность опубликованных Вами никому не известных документов, если те материалы, которые мы знаем, Вы излагаете извращенно?

Более того. Как можем мы верить в то, что Вы серьёзный специалист, если практически на каждой странице Вашего произведения встречаем фактические ошибки? Конечно, Вы можете и дальше считать, что тонкие кирпичные стены дома Троцкого в Койоакане сделаны из бетонных блоков. И продолжать верить в то, что сталинский агент Ольберг был на острове Принкипо, где несколько лет жил Троцкий, хотя на самом деле Ольберг туда не приезжал. Вы можете по-прежнему полагать, что Жан ван Эйженоорт (чье имя Вы, кстати, протранскрибировали на русский язык совершенно неправильно — Хеан ван Хейхеноорт), известный также как просто Ван, был «голландец», тогда как в действительности он являлся французом, что израильский профессор из Иерусалима Барух Кней Паз — «английский профессор из Оксфорда Кней Пац», а американец Исаак Дон Левин — «француз». Равным образом Вы можете полагать, что Крукс являлся «соратником Троцкого», хотя всем известно, что это был псевдоним самого Троцкого. И Вы можете писать, что Л. Седов оставил в России «дочь», несмотря на то, что этот ребенок носил имя Лев (Левик). И уж, разумеется, можете и впредь заявлять, что в 30-е гг. Всеволод Волков оставался единственным из живых потомков Троцкого (хотя в ноябре 1988 г. П. Бруэ встречался в Москве с сестрой Всеволода — Александрой Захаровной, о чем было сообщено в прессе, а российские газеты не раз в последние годы писали о Юлии Аксельрод — другой внучке Троцкого).

В Вашей работе имеются и более серьезные недостатки. Вы продолжаете, например, утверждать, что после возвращения в Россию в мае 1917 г. Троцкий не знал, какую занять позицию, поскольку политические взгляды его еще не определились (стр. 121-122 первого тома). Неправда. Он знал прекрасно. А Вы не знаете его взгляды, потому что не читали его статьи, опубликованные в первые дни после Февральской революции в нью-йоркских журналах. Данная легкомысленность особенно непростительна, так как в указанных публикациях Троцкий сформулировал свою политическую программу, которая во всех основных чертах совпала с установками Ленина, выраженными в небезызвестных «Письмах из далека». Не зная этого, нельзя ничего понять в идейно-теоретическом развитии большевизма в послефевральский период.

В двух томах политической биографии одного из крупнейших лидеров Коминтерна Вы посвящаете всего страницу анализу такого важного вопроса как дискуссия между Троцким и Сталиным, имевшая место во второй половине 20-х гг., насчет китайской революции. Мы можем понять, что эта проблема трудна для Вас как неспециалиста в китаеведении. Но Вы должны были бы честно признать это и опереться на те исследования, в которых данная тема раскрывается более или менее обстоятельно — например, на работы Г. Айзекса, К. Бранда, Э. Карра, Р. Норта. Вы же предпочли заполнить соответствующую страницу лирическими отступлениями (вроде упоминания о встрече Троцкого с Чан Кайши) и не сказать ни слова относительно вступления КПК в гоминьдан, о сталинской национал-коммунистической политике в Китае, о бухаринско-мартыновской концепции китайской революции и о действительной борьбе Троцкого.

Но и это не все. Упомянув на стр. 333 первого тома о «Мартовских событиях» в Германии в 1921 г., Вы затем переходите к изложению обстоятельства визита руководителя КПГ Брандлера в Москву. Вы пишете, что, прибыв в столицу Советской России в сентябре 1921 г., Брандлер просил у лидеров большевиков направить в Германию Троцкого для подготовки восстания. В конце концов, отмечаете Вы, Политбюро решило командировать к Брандлеру Пятакова и Радека (стр. 340 первого тома). Позвольте спросить: как мог Брандлер в сентябре 1921 г. очутиться в Москве, когда в то время он сидел в германской тюрьме? Все, что Вы пишете о его московских переговорах, имело место не в 1921, а в 1923 г.

И так далее. Ошибки, недопонимание, легкомыслие и фальсификации. Мы обнаружили, к тому же, в рукописи Вашей книги, предназначенной для публикации за рубежом (мы имели возможность ознакомиться не только с русским изданием Вашего «Троцкого», но и с его «экспортным вариантом»), цитату из письма Троцкого Л. Седову от 10 июня 1937 г., в котором он пишет, что не может найти в своем архиве сообщений Седова относительно встреч последнего с И. Н. Смирновым и Гольцманом. Вы комментируете это письмо, утверждая, что к тому времени сталинский агент Зборовский, внедрившийся в окружение Седова, уже переслал эти документы в Москву. Наш вопрос к Вам достаточно конкретен: почему Вы не включили данные сведения в издание Вашей книги на русском языке? И почему в конце концов они были изъяты и из немецкого издания?

Вы прекрасно понимаете, что наш интерес не праздный, ибо встречи Седова со Смирновым и Гольцманом — свидетельство того, что в СССР в 30-е гг. существовала троцкистская оппозиция. Это не укладывается, очевидно, в Вашу концепцию, и потому Вы не упомянули и о наличии в Гуверовском архиве записей Седова о его беседе с другим советским оппозиционером — старым большевиком Юрием Гавеном? Ведь Вы видели соответствующие бумаги Седова — это явствует из Вашей книги. И с этой целью прибегаете к фальсификации?

Листаем Вашу книгу снова и снова. Вот во втором томе интересные фотографии. На одной из них — Троцкий, стоящий на трибуне. Что-то горячо говорит. И ваша подпись: «Декабрь 1925 г. Во время выступления на XIV съезде ВКП(б)». Видели ли Вы когда-нибудь стенографический отчет XIV съезда? Троцкий на этом Форуме произнес только одно слово. Выкрикнув из зала: «Правильно!»

И последнее замечание: Вы разрешаете себе быть ироничным по поводу обвинения, выдвинутого Троцким против Сталина в использовании в своих целях белогвардейского генерала Антона Туркула. Но ведь всем, кто интересуется соответствующим сюжетом, известно, что Туркул действительно был секретным советским агентом, за спиной которого стоял знаменитый Кацнельсон. Есть же специальное донесение французской полиции на этот счет, и оно было опубликовано одним из авторов этого письма много лет назад.

Еще? Зачем? Думаем, и так достаточно, чтобы понять: Вы, может быть, и удачливый генерал и политик, но совершенно несерьезный историк.

«Конфликты и консенсус», 1994, №5. С. 73—81.